Украина в Ночи

Фрагмент Assamite clan Novel. Халиф Элиах Ахмед
Суббота, 3 июля 1999 года, местное время 3:18 утра.
Пещеры Десяти Тысяч Горестей (Caves of Ten Thousand Sorrows)
Близ Петры, Иордания.
Элиах Ахмед, халиф Аламута, молча брел сквозь тьму к своей судьбе. Его сандалии остались много миль назад, аккуратно стоящими перед входом в пещеры. Его ноги, ступни которых не чувствовали огня выжженных солнцем песков пустыни с первых дней Святого Пророка, шевелили мелкую гальку или с легким шорохом тревожили комки пыли на их вечном ложе из песчаника.
Мысли Элиаха были столь же тихими, как его шаги. Умиротворяющие строфы всплывали в его душе подобно прохладному вечернему бризу, дующему с севера. Аллах един. Все в руке Аллаха. Все произошло от Него, нет ничего вне Его и нет никого, подобного Ему.
Тьма была полной, но халиф шагал уверенно. Бесчисленные ответвления отходили от ветрового туннеля, по которому он двигался, но Элиах ни разу не замедлил своего размеренного шага. Никогда раньше он не проходил этот путь, но повороты грубо обтесанных коридоров были знакомы ему как складки на его простом муслиновом плаще. Он не мог отказаться от того, что влекло его вперед. Он не мог свернуть со своего пути.
Коридоры искривляли этот путь без всякой видимой системы; острые извивающиеся кривые, почти пересекающие друг друга, широкие арки на северо-западе, повороты, ведущие на юг, извивы, уводящие к востоку, но никогда прямо к восходящему солнцу. Посреди этого архитектурного хаоса , однако, путь Элиаха Ахмеда всегда вел его вниз, все ближе к самому сердцу земли.
Аллах един. Все в руке Аллаха. Все произошло от Него, нет ничего вне Его и нет никого, подобного Ему.
Когда наконец Элиах достиг цели своего пути, он оказался в большом зале, так не похожем на пройденные в последние часы коридоры. Тьма распахнулась перед ним подобно вечности, но даже отсутствие лучика света не могло скрыть от его глаз присутствия посланника.
Тот сидел на груде гигантских камней, ничем не украшенном троне, словно созданном самой природой. И сам посланник не носил никаких украшений. Его обнаженное тело, похожее на тело ребенка, напоминало скульптуру из каменного угля, каждая трещина, каждый разлом на закаленной в печи поверхности, в действительности неровный шрам, подобный черной молнии посреди еще более черного полночного неба – черного, за исключением полумесяца и скопища белых как кости звезд. Полумесяцем среди этой ночной темноты было костяное ожерелье, лежащее на груди совершенно неподвижного тела посланника. И звезды тоже были костями ур-Шулги, видимыми там, где его кожа цвета полуночи разошлась и треснула; то была оболочка души посланника, а сущностью его было отмщение.
Вот что предстало перед Элиахом Ахмедом.
Элиах Ахмед, халиф Аламута, один из Троих, глядел в глубокую пустоту, в которой угадывались глаза посланника. Эти впадины посреди выступов костей, эти проломы, ведущие в пустоту, как будто обвиняли в отступничестве и ранили сквозь тысячелетия, как если бы Элиах сам выдавил глаза эти глаза в состязании или жестокой шутке.
Итак, посланник взглянул на Элиаха и увидел его.
- Элиах Ахмед, - проговорил ур-Шулги.
Элиах немедленно распростерся перед посланником. Песчаник, холодный до самого чрева земли, обжигал лоб халифа. Но он не дрогнул.
- Дитя Хакима, - заговорил посланник, - кровь его крови, его крови, его крови, его крови, - голос ур-Шулги, наполнивший зал, был похож на пустынный южный ветер, его слова жалили как первые песчинки пустынной бури, способные отделить плоть от костей.
- Встань, Элиах Ахмед.
Халиф подчинился, как подчинился бы, даже будь у него выбор. Он встал на одно колено. Камень обжигал его как песок пустыни под полуденным солнцем. Ему не нужно было смотреть на свои ладони, чтобы знать, что кожа обуглилась – левое колено, на которое он опустился, ступня правой ноги, поверхность левой. Склонив голову, потупив взгляд, Элиах, как будто забыл про огонь, сжигающий его, платил молчаливую даль посланнику своего повелителя.
Но буря пришла.
Пустынные ветры, пламя, плеснувшее из печи, разожженной древней яростью, разрывали его. Его тонкий муслиновый плащ был вмиг унесен огнем вместе с его волосами, бровями и ресницами. Халиф закрыл глаза от ужасного жара, но веки тут же сгорели как бумага. Он мог только смотреть на свою расплату.
В это мгновение Элиах Ахмед познал ужас. Это было признание его мудрости. Разве кто-то, кроме глупца, не ужаснется, увидев освобожденную силу небес? В этот же миг Элиах услышал в огненном ветре беззвучный вопрос:
- Кто дал тебе жизнь, Элиах Ахмед?
Элиах не мог больше сдерживаться – таким ужасным стал жар, но он и не должен был сдерживаться в этом испытании. Вопрос не был нов для него; он преследовал его с тех пор, как он помнил себя, с тех пор, как мудрый Тетмес Обратил его к бесконечной смерти, с тех пор, как, будучи смертным, Элиах следовал путями Пророка. Из глубин души Элиаха поднялся ответ, подобно сосуду, поднимаемому из колодца оазиса.
- Аллах дал мне жизнь.
Огненный ветер превратился в яростный ураган. Он ревел в ушах Элиаха, хрупкая оболочка плоти расплавилась и начала сползать с его лица. Его обнаженные глаза были тоже охвачены бурей, его слезы высыхали раньше, чем он успевал почувствовать их.
Больше посланник не сидел в другом конце зала на своем великом троне. Он не сдвинулся с места, но теперь ур-Шулги неподвижно стоял перед Элиахом, в нескольких дюймах от него. Каменная, угольно-черная кожа посланника сияла в центре жестокого смерча.
- Юный Аллах, - произнес ур-Шулги, - ты уверен, потомок Хакима?
Лицо Элиаха по прежнему было обращено вверх, у него не было мысли двинуться. Его глаза превращались в лужи крови, хрупкая плоть разрушалась яростью ур-Шулги. Кожа халифа трескалась и сползала. Элиах не осознал того момента, когда ушло зрение, момента, когда он не мог различить ничего, кроме посланника, перед которым он стоял преклонив колено. Элиах хотел открыть рот, заговорить, но разжать челюсти было превыше его сил, и его язык сморщился в обожженный комок. И когда обгорала плоть, только одно вырвалось из самого сердца Элиаха Ахмеда: Хаким продлил мое существование, но Аллах дал мне жизнь. Аллах един. Все в руке Аллаха. Все произошло от Него, нет ничего вне Его и нет никого, подобного Ему.
- Ну что ж, - сказал ур-Шулги, его слова достигли обугленных ушей Элиаха, его рассудка, превозмогающего боль, - Именем Старейшего, я провозглашаю, что это и впрямь было так.
Но сказано это было не раньше, чем обугленное создание, бывшее Элиахом Ахмедом, халифом Аламута, извергло кровь четвертого потомка Хакима в большую земляную чашу.
Много часов спустя ветер улегся и посреди вечности вновь были только безмолвие и тишина.
Перевод Alex Beerson & Black Kristall, 2.2.2.